В конце XVII в. произошли первые военные столкновения между Джунгарским ханством и набиравшим силу государством маньчжуров — Цинской империей. Джунгаро-цинская война 1690–1697 гг. едва не привела к гибели государство западных монголов ойратов. Потерпевший поражение, окруженный со всех сторон неприятелем и не имеющий возможности возвратиться в Джунгарию, где у власти оказался ранее преследуемый им племянник Цэван-Рабдан, хан Галдан покончил с собой. От захвата Цинами кочевое государство ойратов спасли, согласно «Истории покорения Чжунгарии», отдалённость ханства, большие финансовые затраты на содержание маньчжурских войск на завоёванной территории, а также заявление Цэван-Рабдана, о его готовности «покориться» императору Канси1.

В данной статье мы хотели бы осветить основные направления
внешней политики Цэван-Рабдана. Показать как благодаря гибкой, разумной политике ойратского хана, Джунгария не только восстановила свои внутренние ресурсы после войны, но и стала одним из наиболее сильных государств в Центральной Азии.

Последствия войны 1690–1697 гг. были тяжелыми для ойратов. Они понесли серьёзные потери в людских и материальных ресурсах, лишились своих кочевий в долине р. Кобдо, Урянхайском крае и были оттеснены маньчжуро-халхаскими войсками на запад, за Алтай. Влияние джунгарских правителей на своих кыштымов в Южной и Юго-Западной Сибири резко ослабло. Перед Цэван-Рабданом встала нелёгкая задача возродить и укрепить Джунгарское ханство, но не путём возобновления военных действий против Цинов или попыток лишить русских права собирать ясак с коренного населения Сибири, а начав войну против казахов в 1698 г. и с восстановления своих позиций в Восточном Туркестане. Это объясняется тем, что ослабленные силы Джунгарского ханства не позволяли ему противостоять ни России, ни цинскому Китаю, а Южный Казахстан, Семиречье находились под политическим влиянием ойратов до на чала джунгаро-цинской войны. Так, например, в начале 80-х гг. XVII в. хан Галдан вторгся в Семиречье и Южный Казахстан. Результатом этого вторжения стали «разгром целого ряда казахских улусов, захват… некоторых полисов бассейна р. Сырдарьи»2. В то время влияние джунгарского правителя распространилось до Ташкента. Следует обратить внимание и на тот факт, что джунгары были скотоводами, основу существования которых составляло кочевое скотоводческое хозяйство, эффективно развивающееся при наличии обширных пастбищ. Ойраты, как мы уже упоминали, в ходе войны лишились многих из них. Таким образом, к политической цели прибавлялась проблема материального обеспечения разорённых войной кочевников.

Восточный Туркестан попал под зависимость Джунгарского ханства во время правления Галдана в 70-е гг. XVII в.3 Ойраты оказывали огромное влияние на политическое развитие этого региона. Соперничавшие между собой религиозно-политические партии «черногорцев» и «белогорцев» нередко находили себе опору в лице ойратских правителей. Развитое земледелие, богатые торговоремесленные центры Восточного Туркестана, компенсировали джунгарам недостаток в сельскохозяйственной продукции и товарах Китая, доступ на рынки которого маньчжурские власти ойратам ограничивали. Помимо этого Восточный Туркестан имел важное стратегическое значение, через него джунгары могли проникнуть на рынки и вступить в политические контакты с исламским миром Средней Азии. Поэтому новому ойратскому хану Цэван-Рабдану было необходимо восстановить политическое господство в Восточном Туркестане, а также в Семиречье и в Южном Казахстане.

Судя по дальнейшим событиям, ослабление Джунгарского ханства после гибели Галдана было недолгим. Ойраты нанесли поражение казахам в ходе войны 1698–1699 гг., вторично завоевали Восточный Туркестан в 1700 г.4, подчинив себе такие важные политические центры как Яркенд, Кашгар. Исключение составил Хами, включённый императором Канси в состав цинских владений в 1697 г. Следует отметить, что военным успехам ойратов во многом способствовали разрозненность и несогласованность действий правителей казахских жузов, нередко враждовавших друг с другом и не имевших четко выработанных позиций во взаимоотношениях с ойратами. Внутриполитическая жизнь Восточного Туркестана характеризовалась непостоянством и противоборством «черногорских» и «белогорских» ходжей. Ойраты же имели единое государство и армию, способную нанести существенный удар по противнику. Пожалуй, наиболее ярким примером этого могут служить так называемые «Годы великого бедствия» (1723–1725 гг.). В начале 1723 г., в ответ на разорительные набеги казахов на Джунгарию в годы второй войны с Цинской империей в 1717–1722 гг., ойраты нанесли молниеносный удар по казахским кочевьям. Застигнутые врасплох, казахи бежали в Среднюю Азию. Нападение и преследование войсками Цэван-Рабдана казахов принесло огромные бедствия не только последним, но и жителям среднеазиатских городов, куда устремились беглецы. Вторжение кочевников в эти земледельческие оазисы привело к упадку хозяйства и к запустению многих городов. Нанесение удара по казахам, позволило Цэван-Рабдану нетолько разорить и обескровить их, но и подчинить Ташкент, Туркестан, заставить признать зависимость от ойратского хана Ходжент, Самарканд, а также предложить военно-политический союз бухарскому эмиру5, и это при том, что только в декабре 1722 г. закончилась война с Китаем.

Создание своеобразного тыла в Южном Казахстане, Семиречье и в Восточном Туркестане позволило Цэван-Рабдану обратиться к проблеме сложных взаимоотношений с Цинской империей. Маньчжуры не только нанесли серьёзное поражение ойратам, но и распространили своё господство на Северную Монголию Халху, имели влияние на дела в Кукуноре, с правителями которого поддерживали постоянные контакты с середины XVII в., и в Тибете, где определённую поддержку Цины имели в лице Агван Лобсан Чжамцо, V Далай-ламы6. Цинская империя стремилась распространить своё влияние и на Джунгарское ханство. Отметим и тот факт, что маньчжурские императоры очень ревностно относились к конфуцианству, один из постулатов которого гласит, что для истинного владыки (вана) нет ничего «внешнего». «Внешнее» легко может стать составной частью «китайского мира». Поднебесная империя не ограничивается территорией только Китая, она заключает в себе всю Вселенную7. «Мы управляем Вселенной (Юйнэй)», — писал император Канси хану Галдану в 1689 г.8 Следовательно, ни одна территория не рассматривалась Цинами как «внешняя», чужая, она составляла часть их владений, будь это Тибет или Джунгария, поэтому активизировавшаяся внешняя политика Цэван-Рабдана вызвала беспокойство у маньчжуров. Перед ойратами же стояла задача не просто сохранить своё независимое от Цинов государство, но и попытаться лишить их власти на монгольских землях и влияния в Тибете, предотвратив таким образом распространение политической экспансии маньчжуров в центрально-азиатском регионе. Китайские источники не скупятся на отрицательные эпитеты личности ойратского правителя. Так, например, в «Полном описании Северного района» китайского историка Хэ Цю тао Цэван-Рабдан характеризуется как жестокий, коварный бунтовщик9. Попытки ойратских войск закрепиться в Хами (1714 г.), Тибете (1717–1720 гг.), закончившиеся неудачей, характеризуются китайским историком как «злодейские нападения», «разбойничание». Действия джунгаров на подконтрольных Цинам землях, по мнению Хэ Цю тао, наводили «жестокий ужас даже на русских»10. Джунгарское ханство и его правитель запечатлены в официальных источниках как «коварные», «необузданные захватчики», и, таким образом, присутствие маньчжурских войск, например, в Тибете, и вообще военные действия против ойратов, представляются как вполне оправданные и законные. Цины признавали силу своего северо-западного соседа, мощь которого «с Россией одинаково велика»11, поэтому, как следует из другого документа, необходимо её сокрушить, иначе у Цэван-Рабдана появится уверенность в своей непобедимости12. На наш взгляд, эти сведения преувеличивают могущество Джунгарского ханства. Цэван-Рабдан проводил достаточно гибкую и осторожную в отношении маньчжурских властей, он не шёл на открытое столкновение с Цинской империей. Так, например, укрепить своё влияние в Тибете ойратский хан стремился не только силой оружия, но и путём установления родственных связей с кукунорскими монголами, а также со светскими правителямиТибета (дочь Цэван-Рабдана была замужем за хошоутским правителем Лхабсан ханом, которого поддерживали Цины). Однако, как мы уже отмечали, попытки Цэван-Рабдана укрепить свою власть в Тибете не увенчались успехом. В начале 20-х гг. XVIII в. маньчжурские войска заняли Тибет13. В складывавшихся неблагоприятных условиях джунгарский хан обратился за помощью к Российской империи.

Камнем преткновения во взаимоотношениях двух государств являлся вопрос о двоеданцах. Взаимная неуступчивость российской и джунгарской сторон не позволила им найти приемлемое решение этой проблемы. По мнению ойратов, Россия занимала подконтрольные им земли, например, по Иртышу и на Алтае, претендуя, таким образом, на джунгарских кыштымов и на сбор алмана в свою пользу. Действия Русского государства в Сибири джунгарские правители рассматривали как угрозу своему влиянию в этом регионе. Следовательно, вопрос о данничестве сибирских народов не столько «материальный», сколько политический. Так, например, переселение с верховий Енисея кыргызов-кыштымов ойратов во внутренние районы Джунгарии в 1703, 1706 гг. было вызвано осознанием Цэван-Рабданом того факта, что «ойратам не удастся остановить процесс полного подчинения Кыргызской земли русскими и сохранить своё влияние на Верхнем Енисее»14. На наш взгляд, будет уместно упомянуть ещё об одном обстоятельстве. Объектами притязаний с обеих сторон, российской и джунгарской, были не только население Сибири, но и природные богатства, ресурсы этого огромного и богатого региона. С 70-х гг. XVII в. в Сибири русскими проводились поиски ценных руд, в частности, серебра. Так, например, в 1671 г. за Урал отправились «Михайло Петров… с немцы». Экспедиция пробыла в Сибири до 1674 г. В 1672 г. с аналогичной целью отправился «думный дворянин Яков Тимофеевич Хитров с товарищами»15. Результаты поисков не оправдали надежд. Серебра не нашли, но важен сам факт заинтересованности Русского государства в нахождении и разработке ценных пород. Исследователь Юрий Крижанич в своей работе «Политика» отмечал, что в 1664 г. Некий Иван Чукша говорил ему о добыче руд в Сибири следующее: «Яко де при Красном Яру ковачи не лихо (не только) тамошни, но и руски, куют белое железо, и ним красят коньския справы (упряжь), куяки и велчину. И тамо ся коплет та руда чёрного и белого железа»16. В изделиях из металла нуждались и джунгары. Железные горны, котлы, «меденики, малые и великие» и др., наряду с пушниной собирались в виде алмана ойратами со своих кыштымов в XVII и в XVIII вв.

Следует отметить, что Цэван-Рабдан проводил в отношении России тонкую политическую игру. Ойратский хан демонстрировал готовность решать возникавшие проблемы в вопросах о двоеданцах с русскими властями в тот период, когда после войны 1690– 1697 гг., силы его государства были слабы. Так, например, Цэван-Рабдан проявлял желание обсуждать проблему енисейских кыргызов. Однако, уже в начале XVIII в., восстановив силы, джунгарский хан начинает проявлять неуступчивость и открытую враждебность в вопросе о двоеданцах, что обрекает русские посольства к Цэван-Рабдану на неудачи17. Подобную политику, зависящую от складывавшейся ситуации, ойратский правитель проводил в отношении России и в «маньчжурском» вопросе. Цэван-Рабдан без сомнения видел в России потенциального союзника в борьбе с Цинами, однако нуждался он в этом союзнике, опять же, лишь во время очередного обострения взаимоотношений с маньчжурами. Так, например, в самый разгар джунгаро-цинской войны 1717–1722 гг., в 1721 г. в Санкт-Петербург прибыло ойратское посольство во главе с Борокурганом. На переговорах посланник Цэван-Рабдана «ставил вопрос об оформлении русско-ойратского союза против Цинов»18. Однако, как отмечает Ш.Б. Чимитдоржиев: «Предложение об установлении тесных союзнических отношений, видимо, было неправильно понято, так как русское правительство немедленно снарядило посольство к Цэван-Рабдану для подписания договора о принятии джунгарским ханом подданства России»19. Следует отметить, что идея джунгарского подданства России возникла не в 1721 г., а ранее. В феврале 1716 г. сибирский губернатор М. Гагарин в своём письме кабинет-секретарю А.В. Макарову писал: «Хотя мы, государь, ныне и рады войне их (ойрато-цинской войне — И.В.), но призываю я его (Цэван-Рабдана — И.В.) в подданство к царскому величеству, о чем в 1714 и в 1715 годех к нему писал. И под сейслучай послал же к нему о том, и подполковнику господину Букольту (Бухгольцу — И.В.) велел же к нему посылать и людем его говорить о подданстве»20. Таким образом, идея подданства вынашивалась достаточно давно. Подданство не только позволило бы распространить русское влияние на ханство, в рамках которого и могла быть оказана военная помощь, но и снять напряженность в вопросе о двоеданцах, что было бы выгодно России. Начавшиеся военные действия помогли бы, по мнению русских чиновников, ускорить процесс признания своего подданства ойратами. Однако, как отмечал капитан И. Унковский, посланник к джунгарскому хану в 1722–1724 гг., Цэван-Рабдан о возможном подданстве «умалчивает», а смерть в 1722 г. императора Канси и вовсе сделала этот вопрос не актуальным. Ойратский правитель рассчитывал на изменение внешнеполитического курса нового императора Юнчжэна (1723–1735 гг.) в отношении Джунгарии и поэтому переговоры с русскими властями прервал21. Более того, Цэван-Рабдан вновь поднял проблему принадлежности буферных зон Южной и Западной Сибири. Следовательно, отступившая угроза со стороны Цинов позволила ойратскому хану вновь занять жёсткую позицию в отношении России.

Основные военные действия 1717–1722 гг. развернулись на территории Кукунора и Тибета. Война приняла затяжной характер, и обе воюющие стороны вынуждены были заключить перемирие. Наступила своеобразная передышка, когда оба государства находились в состоянии «ни войны, ни мира»22. Но, судя по архивным документам, подготовка к возобновлению военных действий в двух государствах началась в скором времени. В 1724 г. на Волгу, в кочевья калмыков, родственного джунгарам народа, отправилось ойратское посольство во главе с Доржой. Посланники Цэван-Рабдана объявили астраханскому губернатору А. Волынскому, что они прибыли справиться о здоровье Дарма-Балы, вдовы хана Аюки, и с известием о здоровье самого джунгарского правителя23. Однако калмыцкий зайсан Билютка иначе передавал цель визита. По его словам, посланники Цэван-Рабдан прибыли в кочевья для того, чтобы предупредить калмыков о приходе весной будущего года передовых войск ойратского правителя к Яику «бутто де для взятья за контайшиных владельцов замуж дочерей здешних владельцов24.Предположим, что дело не в сватовстве, а в стремлении джунгаров заручиться военной помощью калмыков против маньчжур. Видимо, «контайшины передовые войски» должны были выполнять функцию психологического давления на калмыков для большей результативности переговоров. Использованный нами архивный документ интересен ещё одним обстоятельством. На наш взгляд, ойраты не воспринимали всерьёз российское подданство калмыков. Очевидно, они полагали, что отношения калмыков и Русского государства имели союзнический характер и не представляли для них каких либо существенных обязательств по отношению к России. Российские же власти настороженно относились к такого рода визитам на Волгу, как маньчжурских посланников, так и ойратских25. Калмыки были подданные Российской империи и не могли проводить самостоятельную внешнюю политику вразрез с интересами государства. Следует отметить, что Россия находилась в состоянии мира с Цинской империей и поэтому не хотела втягиваться в новые военные действия, назревавшие вблизи её восточных рубежей. Джунгары не получили военной помощи от калмыков.

Готовилась к войне и Цинская империя. Возвратившиеся из Урги в Россию летом 1726 г. русские купцы говорили, что император Юнчжэн формирует войска против Цэван-Рабдана, поскольку ойратский хан «для принуждения китайского хана ко отдаче ему (Цэван-Рабдану — И.В.) городы, которые он (цинский император — И.В.) в нынешную войну у него отнял, намерен со своей армией в Мунгальскую землю войти»26. Таким образом, результаты второй джунгаро-цинской войны не заставили Цэван-Рабдана отказаться от мысли одержать победу над грозным противником. Однако, подвергшись в 1729 г. нападению со стороны маньчжурских войск, ойраты вынуждены были перейти к обороне своих западных границ.

Подводя итоги, отметим, что Цэван-Рабдан продолжил внешнеполитический курс своих предшественников, прежде всего хана Галдана. Политика Цэван-Рабдана в Казахстане и Восточном Туркестане была призвана восстановить и расширить политическое влияние Джунгарии на этих территориях, утраченное в ходе первых двух джунгароцинских войн. Политика Цэван-Рабдана в отношении империи Цин сохранила антиманьчжурскую направленность политики хана Галдана. Но в отличие от своего предшественника, Цэван-Рабдан не имел политической опоры в монгольских землях (например, Галдана-Бошокту хана поддерживал Дзасакту-хан)27, а его сторонники в Тибете были разгромлены в ходе антиманьчжурского восстания 1721–1723 гг. Чтобы противостоять растущей мощи Цинской империи, джунгарский хан обращался за поддержкой к России. Но необходимость в русской помощи напрямую зависела от того, как складывались отношения с Пекином. Напряженность, тем более, военные действия, заставляли ойратского хана искать союза с Россией. Однако наступавшее «замирение» с маньчжурами, давало повод вновь проводить достаточно жесткую политику в отношении России.

Примечания

1. Государственный исторический архив Ленинграда (далее — ГИАЛ). Ф. 14. Оп. 6. Д. 1149. Л. 30 об.
2. Цит. по: Моисеев В.А. Джунгарское ханство и казахи (XVII–XVIII вв.). Алма-Ата, 1991. С. 50–51.
3. Подробно см.: Моисеев В.А. Взаимоотношения ойратов Джунгарии и уйгуров Восточного Туркестана. XV–XVIII вв. // Востоковедные исследования на Алтае. Барнаул, 1994. С. 9.
4. Там же. С. 16.
5. О «Годах великого бедствия» см.: Сулейменов Р.Б., Моисеев В.А. Из истории Казахстана XVIII века (о внешней и внутренней политике Аблая). Алма-Ата, 1988; Моисеев В.А. Джунгарское ханство и казахи (XVII–XVIII вв.). Алма_Ата, 1991.
6. О неоднозначной позиции V Далай-ламы см.: Дугаров Р.Н. «Дэбтэр чжамцо» — источник по истории монголов Кукунора. Новосибирск, 1983; Пубаев Р.Е. «Пагсам-чжонсан» — памятник тибетской историографии XVIII века. М., 1981.
7. Подробно см.: Корсун В.А. «Китайский мировой порядок»: альтернативная интерпретация исторической трансформации внешнеполитической парадигмы // Китай в мировой политике. М., 2001.
8. Внешняя политика государства Цин в XVII веке. М., 1977. С. 189.
9. Хэ Цю тао. Шофан бэйчен (Полное описание Северного района). Пекин, 1877. Цз. 4. Л. 9 об.
10. Перевод с кит. яз.
11. Там же. Л. 1 об.
12. Там же. Л. 1.
13. Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Ф. Библиотека Азиатского департамента. Оп. 505. Д. 39. Л. 185 об.
14. Чимитдоржиев Ш.Б. Взаимоотношения Монголии и России в XVII–XVIII вв. М., 1978. С. 132.
15. Боронин О.В. Двоеданничество в Сибири. XVII — 60-е гг. XIX вв. Барнаул, 2002. С. 116.
16. Алексеев М.П. Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей. XIII–XVII вв. 2-е изд. Иркутск, 1941. С. 567.
17. Там же. С. 568.
18. Подробно см.: Моисеев В.А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке. Барнаул, 1998.
19. Цит. по: Чимитдоржиев Ш.Б. Взаимоотношения Монголии и России… С. 133.
    20 Там же.
20. Русско_китайские отношения в XVIII веке. Материалы и документы. Том I. 1700–1725. М., 1978. С. 458.
21. Чимитдоржиев Ш.Б. Взаимоотношения Монголии и России… С. 133.
22. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/1. 1727 г. Д. 11. Л. 157.
23. АВПРИ. Ф. Зюнгорские дела. Оп. 113/1. 1724 г. Д. 4. Л. 5.
24. Там же. Л. 5 об.
25. См., например: Гуревич Б.П. Международные отношения в Центральной Азии в XVII — первой половине XIX в. 2_е изд. М., 1983; Моисеев В.А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке. Барнаул, 1998; Русско-китайские отношения в XVIII веке. Т. I. 1700–1725. М., 1978.
26. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/1. 1726. Д. 6. Л. 48.
27. О внешней политике хана Галдана см., например: Внешняя политика государства Цин в XVII веке. М., 1977; Кычанов Е.И. Повествование об ойратском Галдане Бошокту-хане. Новосибирск, 1980.

На верх
Предыдущая