| Из исторической справки: "В результате
откочевки 1771 г. калмыцкий народ понес тяжелые потери. Только
людские потери при переходе в Джунгарию составили по разным
данным от 85 до 100 тыс. чел. Экономический урон не поддается
исчислению. Территория, на которой кочевали калмыки, значительно
сократилась: кочевья на левом берегу Волги фактически были
потеряны. Калмыцкое ханство было ликвидировано, а оставшиеся
улусы оказались под контролем царской администрации, что,
в конечном итоге, способствовало ускоренному нарастанию процессов
аккультурации…".
Историки давно ломают копья по поводу причин внезапного ухода
большей части калмыков под предводительством Убаши-хана. Среди
причин, побудивших тайшей к откочевке в Джунгарию, прежде
всего называют их недовольство политикой царского правительства,
направленного на усиление контроля над Калмыцким ханством
и ограничение его самостоятельности, прежде всего во внешних
отношениях. Наибольшее возмущение калмыцких феодалов вызывали
процессы колонизации и христианизации Нижнего Поволжья, проходившие
при явной поддержке администрации. По мнению ряда исследователей,
недовольство феодалов вызывала и слишком обременительная служба
в войнах России, которых в славный "екатерининский век"
было немало. Следует учитывать и субъективные факторы: роль
заговорщиков из окружения молодого наместника Убаши, прежде
всего багацохуровского нойона Цебек-Дорджи, зайсанга Даши-Дондука
и ламы Лоузан-Джальчина.
Казалось, всем должен был быть доволен ранней зимой 1767
года 23-летний наместник Калмыцкого ханства Убаши - сын славного
Дондук-Даши. Ему принадлежала большая часть калмыцких кибиток,
и, несмотря на свой юный возраст, наместник уверенно контролировал
остальные улусы. Царская администрация отказалась от петровской
политики "разделяй и властвуй", убедившись в ее
порочности, и взяла курс на безусловную поддержку ханской
власти.
А ведь как тяжело было Убаши вступать на ханский престол
после смерти отца. Не прошло еще и деся-ти дней после похорон
Дондук-Даши, как калмыцкие кочевья взбудоражило новое известие:
два багацохуров-ских нойона, бросив свои улусы, бежали на
Дон. Это были Цебек-Дорджи и Аксахал - сыновья Галдан-Норбо
(старшего сына Дондук-Омбо-хана). Они за три дня домчались
от Кумы до Черкасска, где заявили остолбеневшему атаману Ефремову
о том, что ханские зайсанги пытались убить их, дабы устранить
их претензии на улусы, которыми ранее владел их дед - хан
Дондук-Омбо, и попросили "политического убежища".
Багацохуровские нойоны знали, к кому обратиться за помощью.
Наказной атаман Данило Ефремов (отец нынешнего атамана) был
другом их деда: именно он сумел уговорить нойона-беглеца вернуться
из кубанских степей и принять титул наместника. А сколько
славных походов они провели вместе, качаясь в седле…
Конечно же, Цебек-Дорджи с братом получили испрашиваемое
"убежище", откуда развернули активную "пропаганду",
направленную против 17-летнего наместника Убаши. Напрасно
астраханские чиновники убеждали багацохуровских нойонов в
том, что от юноши, горюющего после смерти отца, им "никакой
опасности не было". Одному из них Цебек-Дорджи, раскрывая
истинную цель своих действий, прямо заявил: "… я в равном
состою чине, как Убаша… есть ли по калмыцким судебным правам
было, то я имею по суду свою часть улусов Багацоохур взять,
да сверх того Аюки-хана и Церен-Дондука оставшиеся улусы,
пополам разделя, взять же". То есть Цебек-Дорджи высказывал
претензии на эркетеней и хабучинов, которые до этого принадлежали
только ханам и переходили вместе с титулом, и на багутов,
личный домен сыновей Аюки-хана и Дармабалы. Однако по соглашению
с царским правительством в 1741 г. улусы Церен-Дондука и Галдан-Данжина
были переданы наместнику Дондук-Даши, за что тот заплатил
неслыханную среди калмыцких ханов цену: отдал в заложники
единственного на тот момент сына - Асарая. В 1744 г. Асарай,
в котором многие видели будущего хана (в 1771 г. ему было
бы 37 лет), умер на чужбине.
Цебек-Дорджи и его сторонники стали усиленно распускать
слухи о том, что возвращение Веры Дондуковой (ханши Джан)
и ее сыновей связано с ее будущим реваншем. Нойон-беглец утверждал,
что княгиня Дондукова намерена добиться назначения ее старшего
сына Алексея (нойон Додьба, крещен 16 декабря 1744 года) наместником
в обмен на христианизацию всего ханства. Его призывы нашли
поддержку среди многих нойонов и зайсангов, которые, словно
позабыв о последствиях недавних междоусобиц, решили половить
рыбку в мутной воде.
Первой в заваруху ринулась княгиня Дондукова. Она потребовала
вернуть ей и сыновьям Багацохуровский и Багутовский улусы.
Претензии были абсолютно надуманными, за исключением части
Багацохуровского улуса, но калмыки хорошо помнили о былых
годах, когда кабардинка Джан после битвы у Болхунов чуть не
завладела всем Калмыцким ханством.
Вслед за нею активизировались дербеты, которые добивались
права кочевать отдельно от общей массы калмыков. Их главный
нойон - Галдан-Церен на этой почве поссорился еще с Дондук-Даши
и был вынужден бежать в Царицын. После смерти хана и побега
Цебек-Дорджи он решил силой увести свои улусы на Дон. Однако
часть дербетов пошла за его женой и откочевала к наместнику
Убаши.
Летом 1761 г. от наместника отошли икицохуровские нойоны
Асарха и Маши (потомки Бокшурги - младшего брата Дондук-Омбо)
и багацохуровский нойон Кирип (третий потомок Галдан-Норбо).
В начале сентября они уже кочевали на Дону. Тем временем,
Цебек-Дорджи, собрав все обиды и претензии цохуровских нойонов,
выехал в Петербург, надеясь на поддержку царского правительства.
В повиновении наместнику стали отказывать и другие владельцы:
Яндык - брат Дондук-Даши, Бамбар - тайша табун-отоков, Замьян
- тайша хошеутов и др. Когда от юного наместника отделились
улусы эркетеней, багутов и барунов (часть багацохуров, принадлежащая
князьям Дондуковым - сыновьям Дондук-Омбо и ханши Джан), многие
стали считать, что его дни сочтены.
Однако в конфликт вмешалась царская администрация, которой
не нужны были новые междоусобицы. 12 августа 1762 года Убаши
официально был провозглашен наместником по указу Ея Императорского
Величества Екатерины Алексеевны и получил знаки ханской власти.
Наместник и нойоны-бунтовщики получили целый ряд грамот и
указов от императрицы, в которых ясно и недвусмысленно прослеживалась
политика поддержки Убаши. В них официально были опровергнуты
слухи о насильственной христианизации ханства. В одной из
грамот прямо указывалось, что это "известие совсем ложное
и вымышлено, по-видимому, от недоброжелателей калмыцкому народу
покоя". Особое неудовольствие было высказано княгине
Дондуковой за за-хват ханских кибиток и скота. Она получила
повеление выехать на жительство в Енотаевскую крепость, т.е.
под контроль русских чиновников. Князья Дондуковы получили
лишь свою часть Багацохуровского улуса, положенного им по
соглашению 1741 г. Цебек-Дорджи во всех его домогательствах
было отказано. Галдан-Церен получил приказ уйти с Дона и вернуться
в Приволжские кочевья. В чувство были приведены и эркетеневские
ханские зайсанги. Таким образом, наместнику удалось вернуть
себе все ханские улусы и взять под контроль Калмыцкое ханство.
По явно заниженным статистическим данным от 1768 г. Убаши
принадлежало 23,7 тыс. кибиток, в то время как все остальные
нойоны владели лишь 16,5 тыс. кибиток.
Однако приближенные молодого наместника зимой 1767 года
имели массу поводов для недовольства. Цебек-Дорджи сыграл
первую скрипку в истории с побегом, обвинением Убаши и его
зайсангов в подготовке убийства, распространением ложных слухов
и т.п. При Дондук-Омбо, Дондук-Даши или даже при Церен-Дондуке,
не говоря уже об их предках, такое с рук ему не сошло бы.
Но при юном Убаши он сумел выкрутиться. Мало того, он получил
пост в ханской администрации: багацохуровский нойон стал членом
калмыцкого суда - Зарго.
В те времена Зарго приравнивался к общекалмыцкому правительству,
главный судья Зарго считался "премьер-министром".
Ранее Зарго состоял исключительно из ханских зайсангов и напрямую
подчинялся хану или наместнику. Разумеется, этот суд стоял
на защите интересов хана и единства Калмыцкого ханства, что,
конечно же, вызывало недовольство властолюбивых нойонов. Поэтому
в тех случаях, когда их иски носили антиханский характер,
они старались обращаться к российским судебным властям, что,
в конечном итоге, привело к падению авторитета Зарго. После
событий 1761-1762 гг. царская администрация решила "демократизировать"
этот орган: в его состав были введены представители цохуров,
дербетов, хошеутов, табун-отоков и шабинеров (т.е. ламы).
После назначения заргучи Цебек-Дорджи, без сомнения затаившего
злобу на Убаши и мечтавшего о реванше, суд и вовсе утратил
свое значение, как оплота ханской власти. Мало того, владельцы,
недовольные подобным вмешательством в административное устройство
ханства, стали улаживать свои конфликты без по-средничества
Зарго.
Явно недовольным был и первый ханский зайсанг Даши-Дондук.
Долгое время он находился в тени, но сумел выдвинуться. При
"коронации" Дондук-Даши "тезка наоборот"
уже значился вторым зайсангом после Абу-Намсо. При Убаши он
был уже первым, получая от российских властей жалованье 100
руб. в год. Пожилой зайсанг крайне отрицательно оценивал политику
царской администрации, особенно в последние годы. Сокра-щение
территории кочевий, вмешательство во внутренние дела, установление
контроля над действиями ханских властей. Теперь пошли слухи
о грядущей войне с Турцией и крупной мобилизации чуть ли не
в 50 тысяч сабель. Но ведь нынче не времена Аюки, когда калмыки
со своими данниками легко могли выставить 100-тысячную армию.
Да в те времена больше 20 тысяч и не требовали. А нынче, если
слухи окажутся правдой, придется мобилизовать мужчин из каждой
кибитки. А кто будет охранять улусы, заниматься перекочевкой,
пасти табуны и отары?
Свои причины для недовольства были и у шажин-ламы Лоузан-Джальчина.
Его серьезно волновали нарастающие процессы христианизации
калмыков. Мало того, эти процессы поддерживались царской администрации.
Тем калмыкам, которые принимали крещение, давались немалые
льготы: им выделяли большие наделы, освобождали от налогов,
укрывали от гнева их владельцев. Уже возникли крупные поселения
из крещенных калмыков на Дону, Урале, Волге. Неподалеку от
Самары вырос целый город, населенный калмыками-христианами,
причем их первым владельцем стал внук самого Аюки-хана - крещенный
князь Петр Тайшин. Увы, "зараза" христианизации
стала распространяться и в высших слоях калмыцкого общества.
Еще в 40-х годах крещение приняли сыновья Дондук-Омбо от ханши
Джан, хошеутский Сербеть. Теперь другой хошеут нойон Замьян
увлекся образом жизни русских, обзавелся постоянным домом.
А главное, сам Далай-лама VII Галцан Чжамцо прислал им "грамоту",
в которой призывал калмыков к возвращению и объединению с
ойратами. Не совсем ясно, почему именно сейчас - после оккупации
Джунгарии и Карашара цинскими войсками. Нойон Шеаренг рассказывал
такие страсти о подавлении восстании Амурсаны: сотни тысяч
погибших и умерших от голода. Далай-лама явно писал по указке
маньчжуров. Но, с другой стороны, может он и прав? Может кочевники-буддисты
должны жить вместе?
На тайных совещаниях в 1767 г. они начали убеждать наместника
в том, что калмыки должны уйти в Джунгарию. Сохранились даже
легенды, в которых якобы цитировались эмоциональные выступления
заговорщиков. Например, Цебек-Дорджи говорил: "Смотрите,
ваши права ограничиваются во всех отношениях. Русские чиновники
обращаются с вами ужасно, а правительство хочет поделать из
вас землепашцев. Вот покрылись казачьими станицами берега
Урала и Волги, вот и северные окраины степей заселены немцами,
еще немного времени и будут заняты Дон, Терек и Кума, а вас
стеснят на безводных пространствах и погубят ваши стада, единственный
источник вашего существования". Согласно легендам, именно
тогда Убаши, готовясь к перекочевке, запретил матерям рожать
детей. Позже аналогичный запрет был наложен и на скот, но
никто его, конечно же, не послушал, и во время перекочевки
1771 г. они стали погибать в числе первых.
Именно эта троица из близкого окружения молодого хана и
стала инициатором заговора. Однако круг заговорщиков стал
расширяться за счет других нойонов. Конечно же, Цебек-Дорджи
поддержали его родные братья Аксахал и Кирип. Успех этой операции
был бы невозможен без поддержки хошеутовских и табун-отоковых
улусов, которые традиционно охраняли восточные границы ханства,
поэтому в заговор были привлечены нойоны Еремпель и Бамбар.
Немалую роль в перекочевке отводили нойону Шеаренгу (Церену),
который после разгрома Джунгарского ханства вывел в Россию
10 тысяч ойратов. Теперь он должен был сыграть роль проводника,
хотя Шеаренг опасался возвращения под власть Цинов. Он отлично
знал, что за измену Родине (в 1755-1758 гг. Шеаренг являлся
подданным Цинской империи) и убийства крупных китайских чиновников
маньчжуры вынесли ему смертный приговор. Однако заговорщикам
как-то удалось убедить его.
В Калмыцком ханстве активно начинают циркулировать слухи о
начале войны с Китаем, причем утверждалось, что цинские войска
уже вышли к Оренбургу. Именно в этот момент один из противников
Убаши хошеутский нойон Замьян сообщил о том, что окружение
наместника готовит уход и намерено связаться с этой "армией".
В числе заговорщиков, помимо реальных лиц, были названы и
родные братья Дондук-Даши - Яндык и Басурман-тайджи. Этот
донос выглядел нелепо и ему не поверили.
В феврале 1769 г. Замьян сообщил, что трое инициаторов,
возмущенные требованием мобилизации 20-тысячной армии с последующим
отправлением на Украину, при поддержке хошеутского нойона
Еремпеля стали настаивать на уходе в Китай. Но Убаши и другие
нойоны, видимо, решили, что время еще не пришло и снарядили
требуемую армию на Украину. Однако руководство было возложено
на багацохуровского нойона Кирипа (младшего брата Цебек-Дорджи).
В числе крупных командиров этой армии были близкие к заговорщикам
Аксахал (брат Цебек-Дорджи) и Эмеген-Убаши (двоюродный племянник
наместника).
Главным советником армии был Даши-Дондук. Начало похода
было успешным, но Даши-Дондук исподволь стал склонять мелких
командиров к дезертирству, и, в конечном итоге, армия распалась.
Правда, отряд Аксахала, действовавший во Второй армии, остался
до конца кампании, но главные силы из корпуса генерала Берга
пришлось распустить: от крупного 15-тысячного войска остались
только багацохуры Кирипа и Шарапа (зайсанга Дондуковых), а
также отряд Эмеген-Убаши. Между тем, в Кавказской кампании
калмыцкие войска под руководством самого Убаши действовали
весьма успешно. Трое из заговорщиков: нойоны Цебек-Дорджи,
Еремпель и Шеаренг за битву при Калаусе получили Золотую медаль
от императрицы. Военная коллегия решила впредь использовать
крупные массы калмыков только на Кавказе. В дезертирстве Даши-Дондука
она не усмотрела ничего криминального и оставила этот инцидент
без последствий. Мало того, когда губернатор предложил вызвать
зайсанга в числе других заговорщиков на допрос, он получил
весьма строгую выволочку от самой императрицы.
В 1770 г. заговорщики были готовы к перекочевке, но табун-отоковский
тайша Бамбар перед уходом решил угнать у казахов скот. Царская
администрация, взволнованная этим инцидентом и опасавшаяся
новых столкновений, велела перевести калмыцкие улусы на правый
берег. Заговорщики испугались и упустили удобный момент для
перехода. Им пришлось вновь посылать крупную армию на Кавказ.
Тем временем, губернатор Бекетов убедился, что доносы, посылаемые
Замьяном, видимо, имеют под собой реальную основу, и предложил
вызвать в Петербург Цебек-Дорджи, Бамбара, Еремпеля, Шеаренга,
Лоузан-Джальчина и Даши-Дондука. Как видно, губернатор точно
очертил круг заговорщиков. Ответ из Коллегии иностранных дел
за подписью Голицына и Панина, подкрепленный указом императрицы,
был настолько суровым, что отбил у Бекетова всякую охоту к
каким-либо активным мероприятиям по этому вопросу.
Кампания 1770 г. оказалась не очень удачной и закончилась
ссорой наместника Убаши с генералом де Медемом. Вернувшись
в родные кочевья, Убаши пожаловался на падеж скота, начавшегося
из-за истощения пастбищ правого берега Волги в результате
их длительной эксплуатации, и добился разрешения на перевод
на левый берег. Там эмиссары заговорщиков стали собирать табуны
из лучших лошадей для войск якобы против казахов. На Новый
год заговорщики нойоны Цебек-Дорджи, Бамбар, Еремпель, зайсанг
Даши-Дондук и лама Лоузан-Джальчин собрались у наместника.
Убаши, видимо, колебался: ему не хотелось уходить из родных
сте-пей. Совещание продолжалось почти трое суток, но заговорщикам
удалось убедить 26-летнего наместника. 4 января 1771 года
в урочище Белту (Нарын-пески) Убаши выступил перед войсками
и своими улусами, объявив об уходе из России со слезами на
глазах.
Заговорщики понимали, что многим калмыкам вряд ли понравится
эта идея, поэтому они заявили о том, что царское правительство
потребовало в заложники сыновей Убаши, Цебек-Дорджи, Бамбара
и еще 103 знатных человек и отправить 10 тысяч калмыков для
зачисления в солдаты. В тот же день тумен под объединенным
командованием Бамбара, Шеаренга и Гюнге-Церена (сын Цебек-Дорджи)
рванулся к переправам на Яике. Вся река от Гурьева до Калмыковой
крепости запылала в огне. Уральские крещенные калмыки-казаки
стали переходить на сторону своих сородичей. На флангах действовали
отряды Акун-Абуши и Церен-Делика, движение замыкали ики-цохуры
Асархо и Маши. Движение было столь быстрым, что калмыки-простолюдины
были вынуждены бросать кибитки, скот, имущество и даже малолетних
детей. Несмотря на распространяемые слухи, большая часть калмыков
готова была вернуться, если бы не боязнь отборных отрядов
Цебек-Дорджи, Бамбара и Шеаренга: "если бы де сведали
о приближении к ним российских войск, то непременно весь подлой
народ (т.е. податные сословия, "хар яста") к ним
уклонился".
Царская администрация: губернаторы Бекетов и Рейнсдорп (тот
самый оренбургский губернатор, который скоро "прошляпит"
восстание Пугачева), коменданты фон Розенберг (астраханский)
и фон Фегезан (гурьевский) вовремя получили нужную информацию,
но, увы, не сумели остановить уходящие улусы. Отрядам ге-нерала
Давыдова и казакам атамана Митрясова удалось отбить ханский
Эркетеневский улус и 300 кибиток татар. Кроме того, харахусы
и ики-цохуры Асархо и Маши, шедшие в аръергарде, во время
переправы задержались и сумели вернуться под защиту этих отрядов.
Однако атаковать остальные улусы, расположившиеся на Эмбе,
Давыдов и Митрясов побоялись. Только в апреле они наконец
раскачались и выслали в погоню 7-тысячный корпус Траубенберга,
да и то в нескольких эшелонах. А ведь у администрации были
сведения о том, что Убаши на Эмбе жаловался на Цебек-Дорджи
и Бамбара, склонивших его к перекочевке. Наместник даже был
готов вернуться в случае поддержки других владельцев, но таковых
не нашлось. Те нойоны, которые хотели остаться, уже давно
сбежали. Например, хошеутский нойон Теке вернулся от Яика
пешком, бросив все: улус, имущество, семью. А икицохуровским
Асархо и Маши удалось вернуться со своими улусами, прихватив
по пути еще несколько сот чужих кибиток. Верный оплот наместника
- эркетеневские зайсанги также оказались среди отбитых аймаков,
так что опереться в споре с Цебек-Дорджи и его сторонниками
Убаши было не на кого. Весной 1771 года калмыцкие улусы двинулись
дальше, и корпус Траубенберга, вышедший с опозданием, не смог
догнать кочевников. Набеги казахов на этом этапе большого
успеха не имели.
Наибольшие потери калмыки понесли летом, из-за жары и безводья.
Когда они добрались до воды, то эта оказалась соленая часть
Балхаша. Толку от Шеаренга как проводника оказалось немного,
ибо он бежал из Джунгарии другим путем. Падеж скота был огромный.
Умерло очень много людей. После этого улусы были разделены.
Наиболее сильные отряды направились кратчайшим путем в Джунгарию,
а оставшаяся масса пошла вокруг Балхаша. По пути она подверглась
сильным атакам казахов и понесла огромные потери. Значительное
количество пленных потом было распродано на невольничьих рынках,
включая южносибирские погранзаставы. Когда калмыки, наконец,
прибыли в Джунгарию, их на границе ждала цинская армия. После
семидневных со-вещаний наместник был вынужден подчиниться
власти мандаринов, которые искусно рассеяли его народ по всему
Синьцзяну. Как горько шутили потом калмыки: "Освободившись
от пеньковых недоуздков России, мы попали в железные ошейники
китайцев". Многие калмыки хотели вернуться и даже составили
заговор, но ки-тайцы разоблачили их и перевели большую часть
калмыков вглубь Джунгарии. В 1774 году наместник Убаши и нойон
Бамбар неожиданно умерли. Ходили слухи, что они были недовольны
жизнью в Китае и хотели бежать обратно. Учитывая их возраст,
одновременная смерть Убаши и Бамбара выглядит по меньшей мере
странно.
А что же заговорщики? Они были весьма довольны. Лама Лоузан-Джальчин
по прибытии в Китай при-писал себе главную роль в заговоре
и руководство народом при переходе и стал требовать "главное
в сем народе начальство". Нойон Цебек-Дорджи стал официально
вторым лицом среди калмыков: возглавил Северный отдел сейма
"Верный" (уступавший по численности только ханскому
хошуну) и получил титул цинь-вана, которого другим нойонам
не дали. Интересно, что в калмыцких легендах у Цебек-Дорджи
сохранился ореол благородного героя, в отличие от глупого
и недалекого Убаши-хана. По одной из легенд женой Цебек-Дорджи
была дочь Богдо-хана, которая усыпила его. Существовало поверье,
что когда-нибудь он проснется и вернется за своими подданными.
Так народная память отомстила слабовольному и недалекому Убаши,
возвысив в сказаниях истинного виновника трагедии 1771 года.
|
